От любви до ненависти

Густой туман скопился в низине, его седые космы цеплялись за ветви деревьев и колючие лапы сосен, клубами стелились по земле, скрадывая очертания и гася звуки. Из тумана на неширокую лесную дорогу вышли двое: один из них ловко обкрутил вокруг дерева тонкий стальной трос, затем повторил эту же операцию на другой стороне дороги. Его товарищ удовлетворённо подёргал туго натянутый трос и тот басовито загудел, словно струна. Первый ухмыльнулся и потянул приятеля в кусты, где их уже ожидали трое партизан, сжимая в руках винтовки. Примерно через час, когда терпение сидящих в засаде уже готово было иссякнуть, послышался стрёкот мотора и из-за поворота показался мотоцикл – за рулём сидел полноватый солдат в каске и очках-консервах, в коляске, спокойно свесив голову на грудь, подрёмывал молоденький ефрейтор Эрих Визе. Перед подъёмом водитель решил разогнаться – он нажал на газ, мотор взревел, мотоцикл резво рванул вперёд, но вдруг натолкнулся на какую-то невидимую преграду. Стальная струна оказалась как раз на уровне шеи невезучего водителя, на скорости пятьдесят километров в час налетевшего на коварно подготовленную ловушку . Дерево выгнулось как лук, принимая на себя энергию движения, стальной трос вошёл в человеческое тело как раскалённый нож в масло; срезанная голова в каске, нелепо подпрыгивая и громыхая, покатилась по булыжникам, которыми была выложена дорога. Руки обезглавленного трупа судорожно свернули руль, переднее колесо встало перпендикулярно корпусу, мотоцикл нырнул носом, и пассажир на всей скорости вылетел из коляски, врезавшись головой в придорожный пенёк. Стальной шлем на голове спас ему жизнь, но когда он очнулся, то понял, что лучше бы ему было умереть сразу от перелома шейных позвонков. Выражения лиц и возгласы тащивших его в лес партизан не предвещали хорошего исхода, на мгновение несчастный ощутил себя грешником, которого бородатые черти волокли прямиком в ад… Ротный санитар Визе, уехавший за медикаментами на полковой склад, не возвращался уже более суток, и комендант решил выслать отряд солдат на его поиски. С ними пошли трое проводников со служебными собаками. Довольно скоро километрах в десяти от городка немцы натолкнулись на перевёрнутый мотоцикл, партизаны оттащили его чуть в сторону от дороги и закидали сломанными еловыми ветками. Проводники спустили с поводков собак; псы рыскали по кустам, старательно принюхиваясь, и перелаивались высокими встревоженными голосами. Затем солдаты увидели, что один из псов, высоко задрав морду, тащит тяжёлый округлый предмет; он рычал и по-волчьи скалил зубы, не желая отдавать его никому, кроме своего проводника.

-86-

Наконец тот вырвал находку из пасти пса и ужаснулся – на него взирали остекленевшие, выкатившиеся из орбит глаза отрезанной головы. Солдат с трудом удержал в себе содержимое своего желудка и, держа голову подальше на отлёте, на вытянутых руках понёс её командиру; остальные судорожно крестились или шептали проклятия. Но ещё более страшное зрелище ждало их впереди. От дороги тянулась отчётливая полоса примятой травы, словно по ней волоком тащили тяжёлый мешок; собаки ринулись по этим следам, пригнув носы к земле и натянув поводки. Проводники пришлось их придерживать. Спешить было опасно. Хоть и с небольшой долей вероятности, но засада впереди все-таки могла оказаться. Солдаты рассредоточились. Пауль продолжал идти в центре, вдоль уже едва заметного следа . Лес становился гуще, немцы уже с большим трудом продирались через заросли. Однако собаки рвались все сильнее, они словно обезумели. Вдруг идущий впереди солдат остановился. Он только потом понял, что он остановился еще до того, как увидел Визе . Наверное, изменившийся лай пса заставил его замереть. А овчарка вовсе перестала лаять. Она вдруг закрутилась на месте и завыла. Немец поднял взгляд. Среди еловых ветвей он увидел почти сливающийся с ними силуэт человека. Импульс нажать на курок пропал, едва возникнув. Это был пропавший Визе. То, что он мертв, солдат понял сразу. В следующее мгновенье он сообразил, что ноги мертвеца не достают до растущей на земле довольно высокой травы. Его окровавленное тело висело на толстом суку развесистого дуба, на груди была приколота записка «Убийца и поджигатель». Шею плотно обхватывала толстая пеньковая верёвка с грубым узлом под подбородком, голова была запрокинута назад, а изо рта вываливался синий разбухший язык. Китель, брюки и сапоги с трупа были сняты; голые, казавшиеся нелепо длинными ноги болтались в полуметре над землёй, касаясь кончиками пальцев верхушек росших под деревом лопухов.
- Хальт! – повелительно гаркнул фельдфебель, но было уже поздно. Один из друзей погибшего кинулся к трупу и, обхватив повешенного руками повыше колен, попытался снять его, … но едва солдат затронул верёвку, как оглушительно прогремел взрыв привязанной партизанами гранаты.
Пахнуло упругой взрывной волной, немцы попадали на землю, по спинам забарабанили комья земли и ошмётки травы, Пауль ощутил, как по каске сухо тенькнул осколок.
- Хорошо, что на излёте, далеко стоял, - он поднялся, отряхиваясь от грязи; на рукаве прилипло что-то слизистое и мокрое – поняв, что это,

-87-

Гроне чуть не заорал от ужаса и судорожно отбросил находку подальше – это был лоскут человеческой кожи от разорванного в клочья гранатой покойника.
От пытавшегося снять повешенного солдата тоже мало что осталось: на траве лежал дымящийся сапог с широким голенищем, из него торчала берцовая кость, белея почти сахарным изломом.
- Verdammte scheiße! Mistkerke, verfluchte Hurensöhne …, - молоденький солдат повторял эти бессильные проклятия как заведённый; обхватив голову, он сидел на земле и раскачивался из стороны в сторону.
- Arschlöcher! Я же предупреждал, чтобы все были осторожнее! – надрывался фельдфебель, тщетно пытаясь поднять солдатика с земли и выяснить, насколько тяжело и куда именно тот ранен. Наконец Гюнтер понял, что парень просто ошалел от увиденного и махнул на него рукой.
- Партизаны просто мстят нам за ту сожжённую деревню, - сумрачно буркнул он.