Первый раз Паулю пришлось увидеть смерть товарища вовсе не в бою. Это была просто мирная поездка за продуктами, оберштурмфюрер командировал их взвод за картошкой в пригородный колхоз. Они нагрузили мешками три подводы и тронулись в обратный путь. Ехать было не так уж далеко, дорога шла по открытому месту, вокруг простирались луга, покрытые буйным степным разнотравьем. То тут, то там на фоне изумрудной зелени желтели корзиночки бессмертника и виднелись фиолетовые султанчики Ива-чая; воздух пах свежестью после недавно прошедшего дождя; солнечные зайчики плескались в оставшихся после дождя лужах на обочине дороги. Паулю хотелось снять тяжёлые сапоги и как в детстве пробежаться по лужам босиком, поднимая вокруг тучи брызг. Но он взглянул на суровое лицо Гюнтера и вздохнул, примеряя свой шаг к его размашистой поступи. Они шагали за третьей телегой, держа автоматы на боевом взводе( мало ли что, ведь в лесу скрывается целый партизанский отряд.)
Фриди натёр себе ногу до кровавых мозолей; фельдфебель поворчал для порядка, но усадил его на первую подводу и вручил в руки вожжи. Громадный мерин-тяжеловоз сначала недоверчиво косился на неумелого возницу, но затем подчинился и резво зачавкал копытами по осенней грязи, мерно помахивая в такт шагам высоко подвязанным хвостом.
На их пути лежала неширокая речушка с перекинутым через неё горбатым мостом. Первая подвода уже въехала на бревенчатый настил, как вдруг перед ней словно вырвался из под земли маленький вулкан: в глаза полыхнуло огнём; в уши ударило так, что чуть не лопнули барабанные перепонки. Подброшенные страшной силой в воздух взлетели брёвна от моста и человеческие тела; встали на дыбы и, ломая ноги, забились в постромках посечённые осколками кони. Повиснув на поводу, Гюнтер еле сдержал свою рванувшуюся в панике упряжку, битюги храпели и били в воздухе копытами, отчаянное конское ржание смешивалось с воплями боли раненых солдат; затем всё потонуло в треске автоматных очередей. Заняв круговую оборону, эсэсовцы палили по сторонам, ожидая нападения партизан. Но стрелять было особо не по кому, лишь вдали в кустах они заметили пару стремительно удаляющихся мужских силуэтов в гражданской одежде. Прокричав что-то неразборчивое, гражданские нырнули в овраг и скрылись из глаз; преследовать их было бессмысленно, надо было спешно оказывать помощь своим раненым.
Пауль взглянул на то, что раньше было штурманом Гансом и к горлу подкатил ком; в глазах потемнело и он был вынужден на некоторое время схватится за борт телеги, пока не пришёл в себя. Представшая перед его взором картина была поистине ужасна: ноги парня ниже колен были полностью раздроблены , из рваных обгорелых штанин торчали осколки берцовых костей и кровавые ошмётки мяса.
-68-
Не лучше дела обстояли и с двумя другими солдатами – наполовину снесённый череп одного и осколок, перебивший сонную артерию на шее другого, не оставляли им никакой надежды на спасение. Из жертв взрыва оставался жив лишь один Фриди, он с диким воем катался по земле, прижав руки к животу, между его судорожно скрюченными пальцами струилась грязная тёмно малиновая кровь.
- Проникающее осколочное ранение брюшной полости, - констатировал склонившийся над ним Гюнтер и тяжело вздохнул.
– Вот чёрт, нормально съездили в колхоз! Трое наповал и ещё один на подходе. Своими бы руками задушил того, кто это сделал!
Он приказал солдатам собрать индивидуальные пакеты и как смог перевязал Фриди, затем с помощью Пауля перенёс его на неповреждённую подводу. Часть картошки пришлось скинуть, на другой подводе разместили троих убитых. На земле с горестным ржанием билась смертельно раненая лошадь, из её разорванного осколками брюха тянулись по грязи синеватые петли кишок.
- Пристрели её, чтоб не мучилась, - буркнул фельдфебель.
Пауль передёрнул затвор автомата, зажмурил глаза и дал короткую очередь в сторону коня, тот вскинулся было, но затем голова его со стуком опала на землю.
- Лучше бы всадить эту очередь в того подлеца, что подложил мину, - мелькнуло у Гроне в голове.
- Пристрелите и меня, я не в силах терпеть эти муки! – выл Фриди.
- Не говори ерунды, камерад, мы довезём тебя в госпиталь, доктора починят тебя, и будешь как новенький! – попытался ободрить его Пауль. Он шёл рядом с другом и с тревогой вглядывался в кровавое пятно, расползающееся по белым бинтам перевязки – кровотечение не унималось.
- Нельзя ли ехать быстрее? Мы можем не довезти его живым! – обратился он к фельдфебелю, но тот только покачал головой.
- Это бессмысленно, мы только лишний раз измучаем его тряской ездой.
Теперь им пришлось ехать сильно в объезд, дорога шла через лес , взбудораженные парни ежесекундно ждали нового нападения, каждая коряга казалась им притаившимся в засаде партизаном. Пару раз Хешке в панике начинал палить по кустам, пока, наконец, фельдфебель в грубой форме не повторил свой приказ не открывать огонь без его команды, дабы не привлечь этой панической пальбой внимание настоящих партизан.
Пауль заботливо поправил под головой Фриди сложенный вчетверо пустой мешок и отёр крупные капли пота, выступившие у того на лбу.
-69-
На его глазах жизнь медленно покидала тело его друга, и он ничем не в силах был помочь! Теперь уже не только бинты , но и плащ палатка под телом раненого промокла от лужи крови. Слава Богу, он уже не мучился, впал в бессознательное состояние, и только судорога, порой пробегавшая по его посеревшему лицу показывала, что он ещё жив.
Примерно через полчаса ( но это время показалось им годом!) подводы въехали наконец на окраину городка. Но бедный Фриди был уже мёртв, его холодеющая рука бессильно свешивалась с борта телеги, и Гюнтер, перекрестившись, накрыл его плащ палаткой с головой. Затем приказал Паулю бежать вперёд и доложить оберштурмфюреру о происшедшем.
Леля сидела на кухне и, держа на коленях глиняную миску, чистила картошку, старательно срезая как можно более тонкий слой кожуры. Лицо её выражало озабоченность и недовольство: брат ушёл из дому накануне вечером и никак не возвращался. Внезапно на крыльце раздался быстрый топот босых ног, качнулась плохо прибитая половица, звякнули ведра, расплескав по полу едва ли не половину принесённой ею воды.
– Слыхала новость?! - влетевший в дом Алька аж захлёбывался от радости — Наши устроили фрицам засаду! Так бабахнуло! Даже одного из наших постояльцев убило!
- Кого?! - внезапно сердце Лельки сжалось от плохих предчувствий, ей представилось, что убили именно Пауля.
Брат каким -то шестым чувством уловил её мысль и издевательски расхохотался.
– Ну да, именно его, твоего белобрысого! Иди, смотри, вон мёртвых фрицев по улице везут.
Онемевшая Лелька швырнула на стол не дочищенную картофелину и опрометью бросилась к двери.
- Жалко тебе его, да?! А мне вот никого из них не жаль. С удовольствием бы каждого из них лично бы пристрелил! И твоего Пауля тоже! Все они фашисты одинаковые! - Алька попытался перегородить ей дорогу, бежал за ней по двору, хватал за юбку, но она с неожиданной силой оттолкнула его и выскочила за калитку.
В конце улицы медленно двигалась телега, запряжённая коренастыми немецкими битюгами; на ней лежало несколько неподвижных солдатских тел, с головой накрытых пёстрыми эсэсовскими плащ палатками, сквозь зелёные пятна камуфляжа явственно проступали алые пятна крови, отчётливо обрисовывая контуры человеческих фигур. Рядом с лошадьми, держа в руках вожжи, тяжело ступал Гюнтер. Лелька догнала его, поймала за рукав и чуть ли не простонала жуткий вопрос.
-70-
– Жив твой Пауль, - в суровом голосе фельдфебеля промелькнула тёплая нотка, которая затем сменилась скорбью — А вот Фридрих погиб.
Он слегка приоткрыл край накидки, и на Лельку взглянуло неподвижное восковое лицо Фриди. Странно, но мёртвым он казался ещё младше своих восемнадцати лет, на его лице, в полуоткрытых бескровных губах и опущенных белёсых ресницах застыло выражение обиженного ребёнка.
– Бедный мальчик, - комсомолка Лелька невольно перекрестилась и подумала, что погибший был в принципе безобидным парнишкой. Вот если бы убили Хешке или Хайнца, ей в голову бы не пришло жалеть их. А вот Фриди жаль. Он был самым спокойным из её постояльцев, так забавно картавил и краснел до кончиков ушей, и постоянно рассказывал о своих младших сестрёнках.
– Вон твой Пауль, смотри! - проследив взглядом за рукой Гюнтера, Леля заметила в толпе солдат знакомую фигуру, и её сердце встрепенулось радостной птичкой.
- Он жив, Слава Богу, он жив, я побегу к нему!
- Не стоит этого делать на глазах оберштурмфюрера, - удержал её Гюнтер. - Возвращайся домой. Пауль вернётся после похорон.
Леля отстала от телеги и побрела домой, а перед глазами неотвязно стояло лицо мёртвого Фриди с запёкшейся кровью на виске. Ну почему смерть так несправедлива?! Почему она не досталась кому-то из ярых нацистов, а выбрала именно этого несчастного парня?! Боже, а если в следующем бою партизанская пуля настигнет Пауля? – вертелось у неё в голове - И ведь я даже не могу просить своих товарищей не стрелять в него – не дай Бог, в отряде узнают о моей любви к немецкому солдату; тогда свояк Васька нарочно выследит и пристрелит его! Но пока все вроде бы верят, что она кокетничает с фрицами только ради дела, и она сама старалась настраивать себя именно так. Но сегодня, когда она на минуту поверила, что он мёртв, когда её душу охватил леденящий ужас, Лелька вдруг поняла: как бы она себя ни уговаривала, что он враг, как бы она себя ни обманывала, что не в состоянии влюбиться в немецкого солдата – именно это и произошло. Её, комсомолку, патриотку угораздило влюбиться в фашиста!
Хотя, ну разве он фашист?! Так, задуренный нацистской пропагандой наивный мальчишка. Просто слепо верит всему тому, чему учили в Гитлерюгенде. Она попробует перевоспитать его. Да, да!
Лелю настолько вдохновила эта мысль, что она даже заулыбалась.
- Да, любовь великая сила! Надо просто убедить Пауля, что ему не по пути с такими головорезами, как Хешке и Шмеккер.
-71-
И он уйдёт с ней в отряд, как тот австриец, что воюет у партизан, - размечталась Лелька. Она уже представила Пауля без этой отвратительной вражеской формы, а одетого, как партизан – в кубанке с алой ленточкой. Этот образ ей так понравился, что она аж умилилась и мысленно поцеловала его. Он станет партизанским разведчиком, и она будет гордиться им и докажет и Альке, и всем, всем, всем, что их любовь имеет право на жизнь!
Ах, Лелька, Лелька, наивная ты девчонка! Ты сама всё уже решила за него и даже себя убедила, что всё так и будет. А разве это невозможно? Нечто подобное действительно случится, ведь жизнь богаче любой фантазии. Но не с вами, а с другой белорусской девчонкой и немецким парнем. И писатель напишет об их уникальном случае книгу, и именно её вспомнит Люся и в глаза задаст уже поседевшему Паулю сакраментальный вопрос « А почему ТЫ так не смог?! Почему?!»
Однако, пора было бежать на работу: хозяин ресторанчика, где работала Лелька, настаивал на немецкой пунктуальности и не терпел опозданий даже на минуту.
- Орднунг! – важно говорил он, подняв вверх толстый, как баварская сосиска палец.
Посетители – немецкие офицеры были в этот день мрачными и хмурыми, один из эсэсовцев даже попытался сорвать зло на обслуживающей его официантке, девушка едва сдержалась, чтобы не нахамить ему в ответ. Атмосфера в городке явно накалялась, чувствовалось, что начинается какая-то новая, более страшная полоса.
Домой Лелька вернулась только перед началом комендантского часа. Оказалось, Алька был на похоронах: они с приятелями залезли на верхушку старого дуба на краю городского парка и всё отлично видели. И Алька, смакуя подробности, рассказывал это всё это сестре.
- Разве можно шутить такими вещами! - напустилась она на брата. - Ты же видел, что Пауль жив! Где он?
– Заперся в доме и вроде бы плачет. Ну, иди, иди, вытри своему фрицу сопли! Такие как он моего брата убили. И твоего мужа, кстати, тоже! А ты...– Алька ожесточённо сжал тонкие губы.
Но Лелька мало слушала его. Она пересекла двор и, отворив тяжёлую дверь, прошла через горницу в тёмную заднюю комнату. В углу, под иконой тускло теплилась лампада, не в силах рассеять царящий в комнате мрак. Церковный аромат ладана перебивал какой-то казарменный запах, которым за эти недели пропитался весь их дом.
Пауль лежал на кровати лицом вниз, плечи его вздрагивали от сдавленных рыданий.
-72-
Она подошла, тихонько присела рядом и осторожно прикоснулась рукой к его плечу. Немец порывисто обернулся, лицо его было мокрым от слёз.
- Я знал Фриди с самого детства. Мы росли в одном городе и вместе ходили в школу. И вот теперь его нет!
- Он был хороший мальчик, незлой. Он сейчас на небе, - Лелька не знала, чем утешить Пауля, в голову почему-то лезли бабкины слова, которые та говорила в прошлом году, когда утонул их двоюродный брат.
Но Пауль всё равно благодарно взглянул на неё. Тогда она мягко провела кончиками пальцев по его лицу, отирая слёзы; он порывисто схватил её ладонь и прижал к своей пылающей щеке.
- Лелечка, спасибо, что ты пришла! Если бы ты знала, как мне сейчас плохо. Фриди был моим лучшим другом! И ведь он умер не просто так, такой мучительной смерти не пожелаешь никому!
Он начал было с болью в голосе рассказывать ей кошмарные подробности гибели Фридриха, но она прижалась своими губами к его губам.
- Не надо терзать себя, постарайся не думать об этом, не жги себе душу!
Её губы были такими мягкими и нежными, и от неё шли волны такого чисто женского тепла и сочувствия, что ему вдруг захотелось выпить эти поцелуи как мужики пьют стакан водки, выпить залпом, чтобы залить ими свою душевную боль.
А она видела перед собой сходящего с ума от горя мальчишку, она видела прядку белокурых волос, прилипшую к влажному от слёз лицу и припухшие губы; и на секунду представила, что в следующий раз он, а не Фриди будет лежать мёртвым после боя; и она рванулась навстречу ему, словно всё это происходило действительно в последний раз!
Они целовались до боли в губах, а потом… Они сами не поняли, как именно это случилось, и ему потом было даже немного стыдно, что это случилось именно в день гибели его лучшего друга. Но есть что-то жизнеутверждающее в акте любви, есть в нём что-то словно бросающее вызов, отрицающее саму смерть; кричащее, что жизнь сильнее смерти, а любовь сильнее ненависти!
